БОЖЬЯ ИСКРА РЕЗЧИКА СКВОРЦОВА

В Грушевском хуторском казачьем обществе есть необычный казак. Зовут его Владимир Скворцов, и замечателен он тем, что умеет вырезать по дереву. Он скромно называет себя самоучкой, непрофессионалом, но сути это не меняет, ведь творческое начало в человеке есть искра Божья, и самое главное в жизни – не зарыть свой талант в землю.

На Ставрополье Владимир Иванович живет уже сорок лет, а родился в Казахстане, куда сослали его деда из Новосибирской области за лишнюю корову. Это Скворцову удалось выяснить только в годы работы корреспондентом районных газет через официальный запрос. Хоть и вырос он в степях Казахстана, а сохранил память о своем казачьем, сибирском роде, по семейному преданию, восходящему к ближним соратникам Ермака Тимофеевича.

— Мой предок был толмач, — делится Владимир Иванович. — И прозвище ему дали – Скворец, потому что болтливая птица. Он китайский знал, еще какие-то азиатские языки и был переводчиком Ермака. Вообще наша фамилия в сибирских краях распространена. А на Ставрополье за всю жизнь я встречал только одного однофамильца.

Толмачи в роду Скворцовых были, а вот художников и скульпторов, по признанию Владимира Ивановича, до него не случалось. Заканчивал он Семипалатинский институт имени Крупской, и получал заочно художественное образование – защищал дипломную работу по скульптуре, хотя, лучше всего ему удавался рисунок. Умение рисовать пригодилось в редакции: занимался оформительской работой, делал плакаты.

Резьба по дереву привлекла своей филигранностью, точностью. С большой любовью к миниатюре Владимир Иванович взялся за воплощение образа своего покойного деда Михаила — участника трех войн, начиная с Турецкой. В памяти дед запечатлелся маленьким, добрым «старичком-лесовичком», способным выжить и сохранить присутствие духа в самых трудных обстоятельствах. Из дерева руки мастера вырезали родные черты, похожие на гнома. Показывая фигурку, от которой исходит потрясающее обаяние добра, резчик поясняет:

— Прожил дед мой без году сто лет. Для него пешим ходом пройти сто километров, даже в преклонном возрасте было не расстояние. Мне семь лет исполнилось, когда он умер, и я запомнил его таким, пехотинцем. Вот его балалайка, он был тот еще балагур! А вот он держит гриб – страстный собиратель грибов был. Пристрастил и меня к этой тихой охоте, так я однажды так отравился, чуть смерть не принял. Вот такой символ любимого деда у меня получился.

А вообще Владимир Иванович любит вырезать маски. У него есть очень необычная серия образов, которую Скворцов называет «Русские типажи». Хотя, лица у них скорее напоминают степных скифских кочевников с раскосыми глазами. Шесть деревянных масок, висящие на стене в доме мастера, носят эпические имена — Витязь, Опричник, Боярыня, Священник, Купец и Кузнец. У каждой свой лик и характер.

— Говорят, что мои фигурки чем-то на меня похожи, — улыбается Владимир Иванович. И это, пожалуй, правда: у него такое же слегка вытянутое доброе лицо с седой бородкой и чуть раскосые, спокойные и внимательные глаза.

Мы вместе рассматриваем содержимое большого мешка, полного еще незаконченных резных фигурок. Скворцов объясняет мне, что сосна – податливый материал, легко режется, а ясень твердый, мореный. Чтобы лица фигурок были выразительнее, глазки им нужно сделать сверлышком-троечкой. Бывает, что любой сучок, попадающийся в теле дерева, в корне меняет будущий образ и придает ему неожиданные черты.

Мастер хочет сделать новую серию – казаков в папахах. Я про себя думаю, что для нее подошло бы название «Предки» — потому что даже у заготовок волнующий, былинный вид.

— А вот горец! – Извлекает из мешка будущую маску. — Назову его Магомет.

Скворцов не продает свои работы – так дарит. Лишь однажды написал иконы и думал продать в храм. Наступившие вслед за этим проблемы со здоровьем Владимир Иванович считает карой Божией: две клинические смерти перенес, в коридоре-трубе летал. Когда выкарабкался, сделал две иконы, пришел в храм и отдал. Хотел поблагодарить Господа за науку, и что жив остался.

— Был у нас случай: на месте, где раньше в селе стояла церковь, выкопали из-под фундамента экскаватором скульптурную голову амура, деревянную, — говорит Скворцов. — Я давай к ней присматриваться: дерево местной породы. Интересно же! Мы нашу церковь хотим восстановить, собираем деньги всем селом, купол уже купили. Казаки от всего этого, ясное дело, не в стороне. Наш ведь девиз какой? За Веру, Народ и Отечество!

Он часто вспоминает Иртыш и Казахстан, который считает своей родиной. Там «пастуховали» его родители, навечно упокоенные на Алтае. А Ставрополье он привык считать своим домом. Здесь выросли его дети: двое сыновей и две дочери. Старший Сергей — врач-ветеринар. Второй сын Денис — депутат села Грушевского. Дочери Олеся и Настя. Его дети неплохо рисуют, а Олеся даже витражи делала, ее работы есть в Грозном. У Скворцова подрастают и четверо внуков, которые, по его словам тоже, как и дети «поделились пополам»: два хлопца и две девочки.

Светлый душой, добрый и очень скромный мастер-самоучка, конечно, не может отпустить меня без подарка. Дарит две масочки — гусара и… самого себя!

У меня дома как раз есть стена, где я собираю резные маски. Теперь Гусар и Скворец (так я его назвала) каждый день будут напоминать мне о настоящем казаке и одаренном Богом человеке, которого посчастливилось встретить в жизни.

Наталья Гребенькова, с. Грушевское, Ставропольский край
2015 год

P.S. Вдогонку Владимир Иванович успевает вложить мне в ладонь еще и маленького деревянного медвежонка…