Я — МАС, ГОТОВЬТЕ ПЕРЕДАЧУ…

Боевая судьба Андрея Петровича Масюкова не была с ним ласкова: он прошел через всю страшную Великую Отечественную войну с 16-килограммовой радиостанцией за плечами.

Рядом с Жуковым

Андрею Петровичу 1 апреля 2010 года исполнилось 90 лет. Лучшим подарком на день рождения он считает поездку в Москву на 9 мая. Туда он обязательно возьмет небольшую книжечку о боях на Карельском фронте и несколько черно-белых фотографий. Только они не военные: «Чего нема, того нема, некогда было тогда фотографироваться»,- говорит он.

Родовой забайкальский казак из раскулаченной семьи, в 20 лет он ушел на северный фронт из школы младших командиров, отучившись всего год. 24-я Пермская краснознаменная дивизия «споткнулась» при взятии поселка «Свирь-3». Помешали метровые снежные заносы, тайга и мощный немецкий укрепрайон.

— Немец такого огня дал, даже близко наших не подпустил! Пехота пошла в обход и тоже без толку, — рассказывает Андрей Петрович. — Две или три попытки провалились. Людей полегло… И тут на фронт приехал сам Жуков! Вот тебе раз, думаю! Он, между прочим, был совсем простой с солдатами, хотя и любил дисциплину. К нему можно было запросто подойти: «Разрешите обратиться?» Он: «Пожалуйста». Симпатичный был, подтянутый, говорил четко, без лишних слов и все приказом. Не курил и не пил, зато на гармошке играл. Да хорошо так, подпевал себе немножко! Своей у него не было, а где увидит – берет и играет. Так и у нас на фронте сделал, молодец!

Жуков приехал, чтобы укрепить орудиями позиции для наступления. Рубили лес, делали пороги, подтягивали гаубицы. Еще ходили в разведку. Андрей Петрович всегда с радиостанцией – телефон-то тянуть нельзя. Однажды взяли «языка», здорового и крепкого.

— Он сопротивлялся, мы ему дали по голове немножко, чтоб присмирел. А начальник разведки потом отдал мне его пистолет на память.

Трофей до наших дней «не дожил». Уцелев во время «шмона» в Румынии, был конфискован КГБ уже после войны, в Ставрополе.

Радиостанция и береза спасли от смерти

От расспросов про ордена Андрей Петрович уклоняется:

— Да они у меня небольшие… Было дело, я контузию получил на войне. Однажды командир меня подозвал и говорит: «Андрей, бери радиостанцию, в потемках пойдешь в 64-й полк. Вот тебе помощник, Гусев». Это был мой друг, повоевали мы с ним… Я должен был имитировать переговоры, что якобы в этом месте фронта будет прорыв.

Уже почти подошли к полку, как наткнулись на небольшую впадину в земле, которая простреливалась со всех сторон снайперами. Гусев прошел благополучно, а Андрей Петрович «схватил» снайперскую пулю – попала прямо в радиостанцию на спине! Техника спасла жизнь и сама не подвела — работала.

В 64-м полку Масюкова и Гусева встретили недоверчиво:

— Почему мы ничего не знаем, какова цель прихода?

— Секрет, — ответил Андрей Петрович. — Дайте место для работы. Расположился с радиостанцией на корточках, в небольшой ямке на земле, а антенну забросил на березу, что росла в пяти метрах. Гусев отошел в сторонку.

— Только я ее включил, дал позывные, потом: «Цекю-цекю-цекю, готовьте передачу». Вроде собираюсь передачу делать и открытым текстом говорю: «В этом районе будет прорыв». И только я это сказал, слышу визг: «Виу-у-у-у-у – бух!» Как даст! Попали прямо в березу! Она накрыла меня и спасла от прямого попадания. Контузило, но не убило.

Пролежал 45 часов с адским звоном в ушах. В лазарет наотрез отказался, пошел в свою часть. А передача прошла не зря: соединение противника удалось разорвать.

Смертельный будильник

Когда взяли ту самую «Свирь-3», служил наш воин в 116-м полку. Получен приказ: в легком вооружении форсировать реку Свирь и пресечь врагу отступление в Норвегию. Марш-бросок бегом длился километров двести. Отступавший враг пилил деревья, стремясь задержать преследование. Вымотанные, не смыкавшие глаз несколько дней, дошли до Мурманска. Там неподалеку находился бывший аэродром. Солдаты так измучились, что буквально рухнули в его деревянных подвалах и заснули. Масюков прилег на радиостанцию ухом, как на подушку. Вдруг услышал: ти-ти-ти-ти…. Как будто будильник работает. Андрей стал спрашивать у тех, кто ближе:

— У кого будильник работает?

И тут понял. Вскочил, закричал изо всех сил:

— Тревога! Бежим! Здесь заминировано! — и выстрелил из пистолета. Командир части пытался его остановить:

— Ты что, с ума сошел? Люди устали!

К счастью, ему поверили. Уставшие солдаты побежали в гору, через три километра остановились отдышаться. Взрыва все нет, наоборот, над аэродромом поднималась красивая радуга. В этот момент к солдатам подковыляла рыжая лошадь. Она сильно хромала, подходила к людям и показывала свою оторванную ногу. Командир сказал:

— Андрей, пристрели ее.

— Нет уж, — не поднялась рука у казака. — Невинное животное стрелять не буду.

Командир не отставал:

— Она же пропадет, что ж ее с собой брать что ли?

— Я не могу.

— О-о-о… трус!- сказал командир и выстрелил из пистолета ей в ухо.

Андрей Петрович прерывает рассказ. Нервно стучит костяшками пальцев по столу, молчит. Потом с трудом продолжает:

— И вот мы на верхушке этой горки. Видим взрыв, но не слышим. Крикнул я – ложись! И минуты через две волна как оттянула нас – метра на два отлетели!

В «догонялки» с танками

Он видел женщин-снайперов, привязанных к деревьям на финской границе. Видел, как горящие в огне трупы фашистов садились и открывали глаза, словно живые. Видел озеро Балатон в Венгрии. Об этих боях не написано ни в одной книге, потому что это было страшно и предательски горько.

В ноябре 1944-го мимо маленькой венгерской станции Шарошд бежали по улицам мирные жители, полураздетые, в домашней одежде. «Все, конец! – переговаривались они. – А, может, и остановят…». Убегали от фашистских танков, которых шло больше двухсот.

116-й полк Масюкова получил немедленный приказ: к оружию и на передовую. Перешли Дунай по понтонному мосту, постоянный был взорван. С собой только винтовка, две пачки патронов и родимая радиостанция — «Шесть ПК трет бока». Самое грозное оружие у наших солдат – небольшой миномет и одно противотанковое орудие под трех человек. Навстречу сплошной волной прут танки, между ними бегут стрелки, бьют по живой цели.

— Послали нас туда, по-моему, так: сумеют – не сумеют. Пока у нас было снаряжение и оружие, мы еще от них отбивались. Потом все кончилось. А что делать? Воевать дальше надо. Они вечером отойдут, проволоку натянут, банки повесят и спать ложатся. Сутра снова прут, а мы убегаем, отстреливаемся.

Смертельные «догонялки» продолжались неделю. Под танками и гранатами солдаты падали и падали… Пока у фашистов не закончились боеприпасы. Стали стрелять пустыми болванками.

Однажды под вечер танки повернули назад, а один все ехал и методично догонял. Андрей Петрович с радиостанцией на спине бежал изо всех сил, до своих позиций не меньше трех километров.

— А куда денешься? Под танк ляжешь? Он задавит и все. Бегу, а тут телега на волах едет мимо меня. Я уцепился сзади, ноги по земле, а хозяин нахлестывает. Чувствую, руки устанут и оборвусь. Рядом бежал адъютант нашего полка. Он тоже хотел схватиться, и вот тебе выстрел – прямо в шею! Наповал…

Андрей Петрович отирает рукой глаза.

— Я давно хочу спросить: ошибка здесь какая-то или вредительство? Кто почти безоружных людей посылал на танки целую неделю?

 

Всех уже известили, что вы мертвые!

В штабе командир Ефимов, мужественный сибиряк, обреченно повторял: «Что делать? Что делать?». Приехала комиссия и озвучила приказ: стоять насмерть и прикрывать отход 326-го и 94-го полков и других соединений. Кто останется живым, может выбираться самостоятельно после двенадцати часов ночи. Для прикрытия им оставили одну противотанковую пушку на гусеничной тяге (с единственным зарядом) и подбитый Т-34.

Противник притих. Немного погодя в небе показался самолет-разведчик «рама», по дороге протарахтел немецкий танк. Трогать не стали – пусть пройдет, посмотрит. Сами срочно занялись ремонтом техники, сбором всего, что может стрелять. Стараясь не показать, что остались одни, периодически давали огонь. Так продержались до двенадцати. Дав на прощание залп из того единственного снаряда, стали уходить через кукурузные поля.

Шли по ночам, днем тихо отлеживались без перекуров и костров. На третьи сутки Ефимов приказал включить радиостанцию и послушать. Сразу же поймали сигнал SOS! По почерку определили: связист Копылов. Вскоре он замолк. К ближайшей деревне Сильфе вышли через две ночи, она полыхала в огне. Разведка сообщила, что живых в деревне нет. Все сгорело – машины, люди и старый боевой товарищ на танке с верной радиостанцией.

— Справа — болото, вот они и уходили по открытой трассе. Хорошо ехать на штабных машинах, пока мы с одним патроном смерти ждем! А там их танковая засада встретила. Погибли все, чей отход мы прикрывали, — тяжело вспоминать Андрею Петровичу, но он продолжает:

— На восьмые сутки снова послушали эфир: работает связист Фатеев! Я ему помешал немножко, дал «цекю» и зову:

— Я — Мас, я — Мас, ответь Фас, — он говорит:

— Кто это?

-Я, Масюков!

— Неправда, вас нету!

Ефимов взял микрофон, приказал позвать командира 326-го полка и прокричал:

— Я подполковник Ефимов!

Оттуда ответили:

— Да вас же нет! Всех уже известили, что вы мертвые!

А Ефимов сказал:

— Это их нет, а мы есть.

Собрались потом все вместе, четверо суток ждали разведроту со знаменем. Развернули его, поцеловали, и на пятые сутки пришло подкрепление. Двинулись в наступление пешком и на машинах. Немец по 170 километров в час делал, так убегал!

Раз готовились к наступлению. Смотрю — всадники. Побежал к трассе, разглядеть, кто такие? А форма на них – казачья! Иду по дороге навстречу и говорю им: «Хенде хох!». А они в ответ: «Чего? Ну-ка вали отсель!». Оказалось, доваторцы это были…

Наталья Гребенькова, Ставрополь.

2010 год